Когда Борис отговорил свой последний эфир на "Эхе Москвы" (никто не знал, и он тоже не знал, что это был последний), мы встретились в гостевой комнате "Эха". Боря стал меня спрашивать, осуждаю ли я его тоже – как многие тогда осуждали – за то, что он согласился перенести в Марьино предстоящий в воскресенье "Марш Весны". Я ответил, что мне это решение не нравится, но осуждать за него некого, потому что я знаю, что они сделали все, что могли.
Рекомендуем: О последнем обыске в доме Немцова
Потом мы по этому поводу спорили еще минут десять. Потом я наконец сказал, что и так опоздал к началу своей программы: лишние три минуты в эфире крутили какие-то заставки. Мы попрощались, и он ушел.
А через два часа после того, как я вышел из студии, мы уже ехали на мост, где лежало его тело. И по дороге, когда мне позвонили с какого-то радио и спросили, кто убил, я ответил, что убила атмосфера ненависти. И кажется, я был совсем не первый, кто так сказал в эту ночь.
Прошло пять лет, и я уверен, что сказал тогда все верно. А атмосфера стала только гуще, и ненависть в ней еще более ожесточенная.
Привыкнуть к тому, что Немцова нет, мне за пять лет так и не удалось.
Читайте также: С любовью из Праги, или Еще одна неудача России