За последние пять лет из моей жизни ушло огромное количество людей. Ушли по-разному. Уехали искать лучшей жизни, уехали покорять другие города и страны, найдя там работу, связав себя ипотекой и планами… Ушли в прямом и переносном смысле – несколько человек написали мне осенью 2014 года: не пиши и не звони мне больше, между нами ничего общего быть не может.
Читайте также: Письмо из Луганска: способы заработка бывают разные, иногда за них надо платить
Причиной такой резкости было то, что я живу и жила всю жизнь в Луганске.
В глазах этих людей я была виновата в войне, виновата во всем, что случилось с ними и со страной. Если раньше не удавалось найти крайнего во всех бедах, то для них таким человеком становилась я.
Третье письмо с таким же содержанием получила от близкого друга в начале 2015 года. Отчего-то это третье письмо было самым тяжелым. Он жил тогда на полу чужой кухни, искал работу, спал в спальном мешке. Его жизнь не была сладкой, а земля нового города была особенно жесткой в то время. А я жила дома – в городе, которого у него не стало летом 2014 года. Я плакала над тем письмом, хотя давно уже не плакала вовсе.
Можно было бы говорить ему о том, что не я виновата в том, что так случилось с нашей страной и с его жизнью, что мы просто разделены с ним линией разграничения, оставаясь по-прежнему добрыми друзьями, как было всегда. Но слова его письма были хлесткими как пощечины. Он винил меня во всем, он писал, что не хочет больше общаться.
После он скажет мне: прости меня за то письмо. Как просят прощение за резкие слова, за несдержанность. Но война все это время стоит между нами, потому что я осталась дома, а он уехал отсюда.
Помимо уехавших в другие города множество людей ушли из моей жизни в прямом смысле – ушли навсегда. Не дав нам времени проститься с ними, сказать какие-то важные слова напоследок. Мне кажется, они сами были изумлены всем, что с ними произошло. В фильмах любят показывать такие вот смерти – на бегу, между делом. У каждого из них не было времени прощаться с кем-то, думать о вечном и чувствовать заботу близких на том последнем рубеже жизни.
Да и сами близкие, как и умершие, последние пять лет жили в привычной агонии – торопясь успеть что-то, растратив чинность и неспешность довоенной жизни. В каждой из этих смертей не было слов прощаний и долгой болезни. Человек как будто умирал на ходу, между очередным витком дел, а врачи констатировали инсульты.
Читайте также: Луганск сегодня: город прежний – люди другие
Сама смерть стала торопливой и быстрой, как и похороны после. И эти частые смерти стали привычными в своей торопливости. Мы останавливались, кивали головами, молчали, изумлялись и привычно бежали дальше. И даже если человек уходил из жизни по причине внезапного обострения болезни, даже эта болезнь протекала как-то иначе. Быстро, суетливо, с поисками хороших врачей, попытками спасти, поисками денег на лечение, попытками вывезти отсюда.
И на то, чтобы держать за руку в последние минуты жизни, снова не было времени. Говорят, жизнь стала другой – быстрой и торопливой. Такой же стала и смерть. А от этого меняемся и мы, делаясь жестче, циничнее, резче.
Читайте также: Внезапные смерти в "ЛНР": от войны, стрессов и спешки жизнь на пределе